[indent] Инн Теах тонул в молчании. Он был полон жизни, как и раньше, но былая радость, древний покой, невидимой силой, как влага в корнях, текшие по ветвям сида, сменились грустью, какая появляется на исходе лета, когда долгожданный урожай готовится к сбору, и вместе с собранными плодами приходит осознание, что земля вот-вот начнет холодеть, а солнце забудется своим сном, спрячется за хмурым небом и оставит мир без тепла. Струны Ллай Гонгьяр снова пели, натянутые умелой рукой своего создателя, но и в этой песне Иннис чуял перемену. Музыка теперь казалась ему иной, будто арфа взывала к тому, чьи руки давно не касались ее, плакала о нем, но ее мелодия все еще несла в себе надежду.
[indent] Хранитель библиотеки верил, что Арвэ скоро вернется. Он знал, что король никогда не оставил бы свои земли, он знал это, он говорил с ним. И если голос Владыки Аханнэ не раздавался под сводами Ясеневого чертога, это значило, что где-то он был нужен больше, чем здесь.
[indent] Беспокойство прохладным ветром проносилось по сиду. Оно росло, как зарождающаяся над облаками буря, готовая вот-вот рухнуть вниз стеной дождя и сотрясти небеса гулкими раскатами грома. И как бывает перед грозой, воздух становился густым и жадным, оттого Иннису казалось, что он задыхается. В редкие моменты ему удавалось с головой погрузиться в работу, увлечься ей на долгие часы и забыться. Однако тревога своей жесткой паутиной сковывала все сильнее, и временами Владыка Речей сам не понимал, какие силы сдерживают его и не позволяют показать истинных чувств: для всех он оставался пусть более мрачным, чем обычно, но все таким же спокойным и рассудительным. Удивительное хладнокровие, передавшееся ему с кровью отца, было той спасительной чертой, благодаря которой Иннис сохранял внешнее спокойствие.
[indent] А может, он просто понимал, что дальше будет только хуже, и у него более нет иного выбора, кроме как принять это и сделать то возможное, чтобы, со своей стороны, сделать все для спасения не только Аханнэ, но и мира.
[indent] Он знал, что его возможностей, сколь бы умелым он ни был, какая магия ни поддавалась бы ему, не хватит. О нет, он был лишь одним из множества листьев на древе сил этого мира.
[indent] И теперь Иннис стоял в тени деревьев, задумавшись об этом, вдыхая полной грудью чистый, ароматный воздух садов, и на посеревшем его лице был заметен едва различимый след облегчения, будто он вырвался из душащей его атмосферы на свободу. Мимолетный покой в легких объятьях нашептывал свою песнь, призывая отдаться ему хоть на несколько мгновений и забыть о будоражащих сознание бедах. Ведь в жизни есть место не только для несчастий и неудач, но и для радостных, счастливых моментов.
[indent] «Что бы обрадовало меня сейчас? – размышлял Иннис, задержав взгляд на трепещущем на ветру ярко-зеленом листе. – Пища? Вино? Встреча с добрым другом?» Он не думал о чем-то величественном или масштабном, не хотел давать мыслям волю кружиться вокруг желаний о спасении и выживании, о победе и легкой борьбе с болезнью, пожирающей все сущее в этом мире. Ему хотелось чего-то простого, обыденного и доступного любому живому существу: маленьких вещей, в которых скрывались почти незаметные частички счастья. Ему отчаянно чего-то не хватало…

[indent] Шелест листвы на легком ветру убаюкивал, словно магия, которая пронизывала каждую частичку этого места, живой, неуловимой музыкой укутывала в призрачный уют, желала подарить покой истерзанной душе любого, кто окажется в зачарованном саду. Стоило лишь на миг закрыть глаза – и сознание уносилось прочь, утопало в легком, почти неприметном наслаждении, как прохлада ветра или живой воды в летний полуденный зной. Колыбельной все это усыпляло, призывая оторваться пусть даже на несколько мгновений от бремени реальности, покинуть тяжесть мира и унестись туда, где легко дышалось, где мысли не донимали уставший разум, где не было беспокойств и опутавших сердце печалей.
[indent] Сначала Иннис решил, что ему показалось, и он действительно провалился в пространство между явью и сном, и голос, произнесший его имя, был ничем иным, как зовом продолжить путь в спасительную негу дремы. Ему не хотелось возвращаться, ведь если там его действительно звали, быть может, он встретит ту, которую одновременно боялся и желал увидеть. Уже много лет…
[indent] Прошло много лет. Ничтожно мало для долгоживущих, но так много для него самого. Каждую ночь после их последней встречи наедине Иннис тосковал и поднимал взор на яркую луну, свет которой мерк для него самого. Каждый день после их расставания он искал то, что сможет заглушить его боль и стыд за несдержанность. Годами он, проходя мимо той самой полки в библиотеке, не прикасался к неаккуратно оставленной книге, словно эта неопрятная картина была напоминаем ему о горечи отказа, напоминанием об ошибке и уроком. И все эти годы, как назло, никто не подходил к ней. Быть может, боялись разрушить что-то, что Хранитель библиотеки так отчаянно скрывал.
[indent] А после ушла Анрод – его мать. И тоска захлестнула Инниса так сильно, что он потерялся в ней, стал с трудом различать собственные чувства. Не ждал ничего и ничего не желал – просто жил. Как и обычно, но с пустотой в сердце.
[indent] Он был опустошен и зол, когда появилась взбалмошная Лахтна. Он был зол на нее, на ее смех, на то, как она дурачилась, выводила его из себя. Негодование обернулось страстью, такой же жгучей, как солнце, обжигающей… сжигающей. И вместо покоя Иннис получил рану, которая так долго не затягивалась.
[indent] Любил ли он ее? Или, быть может, Лахтна стала для него лекарством, скрывшим на время боль, но после только усилившим ее? Лекарство стало ядом. Боль стала привычной, почти незаметной.
[indent] Голос звал его за собой, одним только тихим звоном дарил успокоение. Он любил жгучее солнце – или все же серебристую луну, своим нежным светом несшую покой, которого ему так сильно не хватало? Этот голос был настоящим – или все же то был плод его воображения?
[indent] Иннис открыл глаза и обернулся. Не смог побороть любопытство: ему непременно хотелось узнать, настоящая ли она. Счастьем это станет для него или побеспокоенной раной. Или, быть может, ему будет все равно?
[indent] Она оказалась настоящей; не иллюзией, не шуткой, не сном. Так похожа на ласковый яблоневый цвет в лучах ночного светила, как белая черемуха – нежна и красива. Его Аллунан, которая никогда не была на самом деле его, такая близкая и спокойная – такая далекая, что даже во снах его пальцы соскальзывали с легких тканей ее одеяний, когда она уходила от него, каждый раз… Он так и не смог удержать ее.
[indent] И ему не было все равно.
[indent] Иннис не мог оторвать от нее взгляд, но понимал, что если еще хоть на миг задержит его, Аллунан все поймет. Поэтому он кивнул в ответ, прикрыв веки, вежливо и привычно для него несколько отстраненно ответил:
[indent] – Здравствуй и тебе, – ответная сдержанная улыбка сорвалась с его губ, и Владыка Речей вновь поднял взгляд на Владычицу его души. – Я удивлен увидеть тебя здесь, но рад.
[indent] Волнение и восторг, страх вновь ошибиться не позволяли Иннису свободно дышать. Он искусно прятал бурю внутри своего сердца, зная, что скоро она успокоится.
[indent] – Дело или другое что привело тебя в Инн Теах? Быть может, ты принесла нам вести?
[indent] Ни молчание, ни легкие, как раньше, разговоры не давались Иннису. Он чувствовал себя неловко и держался с вежливой холодностью: в конце концов, он ее наставник и никто больше. Это и есть их граница, и сколь бы ни был желанен ее лик, чародей дал себе слово охладить сердце, не позволив все еще живым чувствам вырваться наружу.

[indent] Тоска тончайшим полотном, какие ткут умелицы Аэн Руада серебряной нитью, окутала сознание Инниса. Он так долго не слышал голос Аллунан, что теперь ему сделалось еще печальнее: он словно бы прочувствовал все часы, лишенный нежных, звенящих звуков, даровавших покой и радость каждый миг, пока они звучали. И пусть ему было радостно, однако боль пронзала сердце чародея вновь и вновь, не утихая даже спустя тысячи дней, проведенных порознь, не слабея после всего, что было с ними за эти годы, как бы сильно произошедшее, пережитое по отдельности друг от друга, ни накрывало тенью истинные чувства, схороненные где-то глубоко в душе и скрытые под множеством замков и запретов. Голодным орлом боль разрывала сердце Владыки Речей – но он продолжал сдержанно улыбаться и играть роль ледяного хранителя былого, так сильно ранившего его когда-то.
[indent] Сейчас он понимал: ничто так и не смогло перекрыть ту рану, которая осталась с ним после той – последней – встречи с ученицей. Иннис никогда бы не поверил, что способен на столь глубокие и преданные чувства к ней; никогда не подумал бы, что так тонка его душа, что не смог забыть ни лик ее, ни голос, ни холодный отказ, когда еще ничего не скрепляло их. Он ругал себя и ненавидел проявление собственной слабости, корил за привязанность и неспособность отпустить. Отчаянной птицей упал он в терновый куст, какими были объятия Лахтны, но даже израненный тогда, где-то в глубине души своей тосковал по нежному лунному лику, к которому прикоснулся всего раз – несдержанно и неосторожно.
[indent] Теперь она снова стояла перед ним. Все такая же хрупкая и прозрачная, как иней на цветах весенним утром. Все такая же прекрасная, с пытливым взглядом и скрытой внутри силой. Иннис не знал, как сложно сдерживать истинные чувства к той, которая украла его сердце – гораздо сложнее, чем прятать обиду, неприязнь или злобу за безразличием или вежливостью. Он прошел через сотни лет, но все еще учился чувствовать.
[indent] Чародей внимательно следил за каждым ее движением, будто это было уже привычкой. Тонкие пальцы ласково коснулись цветка, но вздрогнул не лепесток на нем, а сам Иннис. Каждый изгиб Аллунан был столь изящен и плавен, словно сама она была благоухающим юным цветком, что сияет на свете солнца и луны. И чтобы заглушить вырвавшийся неспокойный выдох, хранитель библиотеки заговорил:
[indent] – Благая весть звучит из твоих уст. Пусть дитя растет крепким и мудрым.
[indent] «Не каждой дано испытать прелести материнства…» – повторил про себя Иннис, вспоминая поступок Лахтны. И эта рана останется с ним до конца времен, ставшая грубым рубцом.
[indent] – Адара… – почему-то он не сразу нашелся, что ответить. – Любое дитя прекрасно для своих родителей.
[indent] «Пусть и не для всех…»
[indent] – Она растет доброй и скромной дочерью, боги наделили ее мудростью и упрямством. Думаю, она будет рада встрече с тетей. Но не беспокойся, если первое время она станет прятаться от тебя, – мужчина усмехнулся, прикрыв глаза, и добавил шепотом, в котором слышалось неожиданное веселье и наигранный тон заговорщика: – Робка, как зайчишка. И отменно играет в прятки.
[indent] Иннис тихо засмеялся. Он любил Адару так сильно, что одно лишь упоминание о дочери мгновенно меняло его, словно ее рождение не было отмечено горестными событиями.
[indent] – Настолько хорошо, что не все еще знают, что у Владыки Речей есть дочь.
[indent] Он поднял глаза на Аллунан, улыбка его стала неуверенной, смущенной: Иннис отчего-то подумал, что стоящая перед ним дева могла бы стать прекрасной матерью не только своим детям, но и Адаре… Мимолетная мысль тяжелыми тисками сдавила сердце чародея, и он отбросил сентиментальные помыслы о том, чему не суждено было сбыться. Пустые надежды, глупые фантазии, желание владеть чувствами женщины и отдавать ей себя – лишь сон, способный побеспокоить до тех пор, пока не открыть глаза.
[indent] Отогнав наваждение и не желая более поддаваться его чарам, Иннис указал рукой вперед себя, приглашая ученицу пройтись с ним по саду. Так он сможет спрятать свои чувства от нее и не позволит себе бесстыдно любоваться ее ликом. Уж если он решил для себя, что отступит, то будет сдерживаться до конца.
[indent] – Как любое живое существо, я жду хороших вестей, конечно. В столь трудный час они подобны прохладному ветру в полуденный зной.

[indent] Быть может, Аллунан была права, и он действительно прятал Адару от всего мира, решив, что девочка сама робеет перед всем, что ее окружало, и не решается переступить границы, за которыми мир станет еще шире. Конечно, ей еще было рано выйти в тот мир, что был ей чужд, мир людей, который Адара совсем не знала.
[indent] Владыка Речей усмехнулся. Его робкая дочь сама решит, когда ей захочется показать себя миру. А если ей это не будет нужно, что ж, таков ее выбор, и Иннис всегда поддержит дочь.
[indent] – Ты права, Аллунан, мне повезло. Несмотря на все то безумие, через которое я прошел, мне повезло. Надеюсь, она никогда не узнает, какова была наша с ней первая встреча, и что первые мои прикосновения были окрашены моей кровью. Вместо материнской любви она едва не стала частью той горы…
[indent] Он тоже едва не погиб под камнями, истекший кровью.
[indent] – Она мое чудо. Я спас ее в тот день, а она спасла меня, – хранитель библиотеки улыбнулся и опустил голову, пряча не то грусть, не то волнение.
[indent] Он не успел удивиться – так спешны были движения Аллунан, схватившей его за рукав. Ее нежные руки прикоснулись к его коже, и Иннис вздрогнул. Он как будто в один миг испытал надежду, наслаждение, испуг и боль. Ему хотелось отдернуть руку, однако он не решился, проявил одновременно и слабость – позволив себе насладиться этим прикосновением, таким сладостным и долгожданным, и силу – не показав истинных чувств, не дрогнув и не убрав руку. Аллунан так добра к Адаре! Чародей улыбнулся, усмиряя глупую боль в груди: он не мог позволить себе прикоснуться к деве в ответ, не мог обнять ее и прижать к себе, твердо наказав себе не тянуться более к той, которая не была его. Он все еще чувствовал горькую вину за свой поступок, и это было его строгое наказание.
[indent] – Благодарю тебя, Весенний свет, я обязательно передам Адаре твой подарок, – сдержанно ответил он, улыбаясь вежливо, будто не было между ними никогда ни поцелуя, ни холодной искры.
[indent] Они, в конце концов, просто наставник и ученица. Ничего более. Пусть лучше так, пусть забудется обида, которую причинил ей Иннис, пусть они просто хоть изредка будут вот так видеться. Быть может, он привыкнет наконец к мысли, что ее свет не для него.
[indent] Их прервали. Столь короткая встреча расстроила Владыку Речей, но на его лице не отразилось ни капли грусти.
[indent] – Приходи в библиотеку, я буду ждать от тебя вестей.
[indent] «Я буду ждать тебя».

[indent] Тишина, такая привычная, но теперь тусклая, невыносимая, обволакивала Инниса. Он уже долгое время стоял с раскрытой книгой летописей, где была описана битва в Эраре, но смотрел совсем не на строки, рассказывавших о доблести сидхе и драконов, о силе, которая превратила город в руины, а людей – в безжизненные оболочки из разбитых мяса и костей. Не были заняты его мысли тем, как малефикары пали под напором жестокого народа холмов, а их круги – под мощью магии его, Инниса. Ни хитрость детей Бездны, ни магия не спасли их тогда, смятые яростью и мастерством сидхе. Тогда все небо окрасилось в красный от огня, и дым и пепел закрыли небеса так плотно, что даже зоркий орел ничего не мог сквозь них разглядеть.
[indent] Иннис размышлял об ином. Наконец, он захлопнул книгу и вернул ее на место. Задумчиво он провел пальцами по запястью, там, где совсем недавно его кожи касалась Аллунан. Хранитель библиотеки отдал Адаре браслет, сказал, что тетя хотела бы с ней познакомиться, но сам ждал этой встречи с еще большим замиранием в сердце, чем его дочь.
[indent] Придет ли она? Вернется ли Аллунан, или растворится так же быстро, как игривый весенний ветерок? Покинет его снова? Да, им придется расстаться рано или поздно снова, и не стоит об этом печалиться, ведь время бежит вперед, их жизни не зависят друг от друга. Но Иннису все равно было тоскливо. Ему лишь оставалось надеяться, что скоро это наваждение покинет его.

[indent] Ему всегда было известно, есть ли кто-то в библиотеке, не считая него самого, если ему того хотелось. Обитель знаний была живой; каждая часть библиотеки, каждый ее угол и каждый виток корней, что оплетали стены, иллюзорный свет и блеск звезд под сводом, стайки огоньков, парящих над стеллажами, и негаснущие огни – все это было единым целым творением одного из величайших мест народа сидхе. Владыка Речей был связан с библиотекой, слышал ее голос, а потому появление в ней гостей не было для него неожиданностью.
[indent] Но в этот раз Иннис был занят своими мыслями так сильно, что пропустил момент появления долгожданного посетителя. Он резко отдернул руку от запястья, будто боялся, что Аллунан поймет, о чем он думал. Чародей повернул голову, глядя на дочь Анвен, и в его глазах отразилось изумление: как бы Иннис ни хотел вновь увидеть женщину, он сам будто бы не верил в возможность ее возвращения. Подобно юнцу, которого застали врасплох, он несколько мгновений глядел на Аллунан, не понимая самого себя: рад ли он, озадачен или испуган? Поэтому на первый вопрос княжны Иннис ап Ллиар так и не ответил, лишь вопросительно отвел взгляд в сторону стеллажей, подле которых стоял, а после неуверенно, едва заметно улыбнулся.
[indent] Слова ученицы напомнили ему о той самой причине, из-за которой он здесь находился. Трепет и замешательство, вызванные неожиданным появлением Аллунан, рухнули под тяжестью беспокойства, что бередило душу библиотекаря вот уже долгое время. Улыбка вновь пропала с лица чародея.
[indent] – Ветер шепчет, что грядет великая беда. Я искал ответы в летописях и древних свитках, но тщетно: все, что в них написано, нам известно уже давно.
[indent] Каждый из народа холмов чувствовал приближение той беды, о которой говорил Иннис. Но сам он видел то, что несло в себе разрушения и дыхание Бездны. Однажды им удалось изгнать хваннов, однако яд под их ногами продолжал отравлять земли и искажать живых существ. Возвращение проклятых пугало до дрожи, пусть даже Иннис обладал великой силой – ему до сих пор было не по себе после встречи с тварью, которая едва не сравняла людской город с землей.
[indent] Владыке Речей не хотелось сейчас говорить об этом Аллунан. Ее присутствие успокаивало его обеспокоенное сердце, ее голос легкой, нежной песней разливался вокруг, ее лик был так приятен, что портить момент пугающими воспоминаниями было бы слишком жестоко для них двоих. Чародей был молчаливо признателен тому, что княжна отвлекала его, быть может, и не догадываясь, какой покой принесла вместе с собой для истерзанной души хранителя библиотеки.
[indent] – Ты знаешь, что двери библиотеки всегда открыты для тебя, – Иннис вновь улыбнулся. – Что ты ищешь на этот раз?
[indent] Она помнила тот день, когда их пути разошлись, так же хорошо, как и он. Хранитель понял это, увидев, что книгу, которая была небрежно брошена тогда и лежала все эти пятьдесят восемь лет, вернули на место, а вместе с ней и второй том. Не было сомнений, что сделала это Аллунан, и никто из них не мог так просто позабыть ошибку, совершенную Иннисом, и отказ женщины, которая так и не покинула его сердце. Ему казалось, он видел это и во взгляде ученицы… Что думает она, задавался вопросом чародей, изменилось ли ее мнение о нем или, быть может, она просто решила не воспринимать все всерьез?
[indent] Однако Владыка Речей понимал, что как бы там ни было, он не приблизится больше к деве, не нарушит ту границу, через которую не должен был переступать, поддавшись слабости и влечению. Она все еще его ученица, дочь его друга и сестра матери Адары – этого достаточно, чтобы между ними сохранились добрые отношения.
[indent] Пусть даже это решение ранит его самого так сильно, что даже дышать становилось больно.
[indent] – Адара благодарна тебе за твой дар, – ответил Иннис. – Пусть она очень скромна, но ей стало любопытно, и она хотела бы встретиться с тобой.
[indent] Смущенно усмехнувшись, чародей склонил голову и покачал ей: дочь хотела встретиться, но все равно очень стеснялась. Стоило ей услышать о тете и увидеть подарок, как глаза девочки загорелись. Ей точно не терпелось встретиться с родней. Однако она снова где-то спряталась – и даже к Аллунан вышла бы, наверное, только в присутствии отца. В какой-то миг Иннис задумался, смогла бы Весенний свет стать для Адары такой же близкой, как могла бы быть родная мать, но тут же одернул себя, вспомнив данное самому себе обещание.

[indent] – Ветер – это голос, Аллунан. Это песнь, что доносится до нас из пения листвы и шепота ручьев. Это потоки с самых небесных сводов и зов горных вершин. Как земля делится с нами дрожью, вода – прикосновением, огонь – предсмертным стоном, так и ветер говорит.
[indent] Чародей исподтишка наблюдал за женщиной, чувствуя внутри груди нежный, но беспокойный трепет; он обжигал и казался ледяным, словно все стихии смешались в одну и пытались вырваться на свободу резким движением, заставляющим обхватить плечи Аллунан и прижать ее тонкое, изящное и чарующее своей стройностью, как вишневая ветвь по весне, тело к разгоряченной груди. Иннис сжал кулаки, не позволяя себе вольностей. Он запретил самому себе даже думать об этом, и как бы сильно не будоражил его запах девы, ее голос и легкое прикосновение ветерка от ее движений, он не смел подойти ближе и взглянуть на нее так, как смотрел когда-то.
[indent] – Эти отголоски прошлого есть наше настоящее.
[indent] Иннис не стал продолжать мысль. Он сам еще не все понимал, пусть глаза и чувства не могли его обманывать. Он видел то, что они не должны были видеть вновь, и если их предшественники не изгнали хворь до конца, солгали и скрыли что-то, ответы находились в прошлом.
[indent] Однако рассказать о своих подозрениях и том, что уже удалось найти, Владыка Речей не мог. Пока не мог. Он не сомневался в силе своей ученицы, но не желал ей беспокойств, которые только иссушили бы ее душу, потому что решения все еще не было.
[indent] – Когда придет час, Аллунан, ты все узнаешь и поймешь, – он вздохнул, прикрыв глаза. – Пока же мне самому известны лишь отголоски плача мира и дальний звук грозы. Мне не ведомо, откуда придет буря, ведь мы не смогли даже предупредить беду, когда были сорваны струны Ллай Гонгьяр.
[indent] Если он скажет ей о рогатом чудовище – и ее коснется тень страха, что он сам испытал. Иннис считал, что это незнание было благом.
[indent] – Что ж, Лунный Свет, раз ты пришла сюда за знаниями, особенно столь важными для тебя и того, кому ты помогаешь, не упускай момент, – Иннис улыбнулся, говоря таким образом, что дочь Энны вольна искать то, что ей нужно, и спрашивать позволения у хранителя библиотеки нет надобности.
[indent] Он продолжал улыбаться, смущенно опустив голову, когда дева заговорила об Адаре. Быть может, именно она смогла бы заменить ей мать, пусть Лахтна и была горячим летним солнцем, а Аллунан – легким весенним, и были они разными столь же сильно, сколь ветра в эти поры года. И все же в Аллунан была та тихая нежность, которой так не хватало Адаре... Которой не хватало и ему тоже. Как колыбельная под звездным небом, была спокойна и ласкова Аллунан, как лед была она крепка и стремительна подобно настырному цветку, что пробивается сквозь снег к оживающему после темных зимних дней светилу. С ней чародей ощущал покой, он знал, что она надежна, целеустремлена и сильна.
[indent] «Мать?» – одернул себя Иннис. Нет, он дал себе слово, он знал, что Аллунан выбрала не его, пусть теперь она смотрела на него так, словно ей самой хотелось взять его за руку. А может, ему это просто казалось. Этот лунный свет сиял не для него, и кто он такой, чтобы тянуться к нему и искать прикосновений…
[indent] – Вы еще с ней встретитесь, – поспешил он заглушить тоску по ней и тягу добродушной улыбкой, отвел глаза, отстранился, не смея услышать ее дыхание.
[indent] Было сложно понять собственные чувства. Аллунан хотела задержаться, но что это значило для истерзанной и все еще не зажившей души Владыки Речей? Он испытал противоречивые радость и сожаление; радостью было просто видеть ее лик, слышать голос и находиться рядом, однако это же несло в себе печаль, такую горечь, которую было слишком сложно заглушить, даже если очень мастерки притворяться. Он был беспомощен перед ней. Один из величайших чародеев, Иннис становился слаб в серебре Весенней Луны.
[indent] Возможно, он многому бы еще ее научил, если бы не жаждал прикоснуться к ее коже и губам, если бы не ждал момента, когда взгляды их встретятся, если бы не наслаждался даже тихим ее вдохом. Он мог, но не хотел вновь окунуться в жар желания и холод отказа. Он должен бы – но отступал, пряча свою волю и делая вид, что сам охладел. Пусть даже она решит, что то был обман, краткосрочное увлечение, что он не был способен любить никого дольше сотни полных лун.
[indent] Но как он мог обмануть самого себя, когда ее глаза цвета северного льда глядели в его?
[indent] Порыв ветра, что всколыхнул серебристые волосы, казалось, пах ей. Он не был вызван магией Инниса, не был дыханием сквозняка – это была ее магия. Чародей замер, прислушавшись, ощущая силу, которая коснулась его так мимолетно, наведя легкий беспорядок в библиотеке рядом с ними. Он молчал, будто хотел продлить момент, запомнить его – и вместе с тем, успокоить неожиданный восторг.
[indent] – Теперь и ты слышишь голос ветра, – наконец, отозвался сын дракона, склонив голову и одарив ученицу легкой улыбкой.
[indent] Он был восхищен, и глаза его теперь блестели еще сильнее.