Жить в этом мире, полном соблазнов и множества радостей, и не лелеять ни единой мечты – невозможно. Это все равно, что родиться птицей и за всю свою жизнь ни разу не посмотреть в небо, где парят все твои сородичи. Ведь, разве небесная синева так уж не привлекательна? О, нет. Она даже слишком соблазнительна для той птицы, что росла в своей золотой клетке всю жизнь, познавая все премудрости жизни, познать которую она в полной мере вряд ли сможет: бесконечные правила этикета и поведения для женщин, как и традиции порядком ломают крылья, отбивая все желание стремиться ввысь. Судьба женщин предрешена – полное покорение воле своего отца или главы ее дома, которым в данном конкретном случае являлся старший брат Мерседес. И, каким бы ни был брат, прав он был или ошибался, девушка не могла не подчиниться его воле – ослушаться и обесчестить свою семью, брата и сестру, которой еще предстояло подыскать достойную ее красоты и звонкого имени пару.
Мечтать для женщины может быть крайне опасно, как и жить в красивом мире, сотканном для нее в саду ее, без сомнения, заботливого и любящего отца и не замечать ту паутину правды, которая с каждым годом все больше окутывала собой юную сеньориту. Впрочем, о чем были мечты Мерседес? Казалось, она уже и не могла припомнить себе того, что ожидала от своего будущего, чего хотела и к чему стремилась всю свою сознательную жизнь. Последние месяцы показали девушке, что она знает наверняка только одну вещь: то, чего ей не хотелось. А не хотелось ей только выходить замуж за Адриана Собраре, который досаждал своим вниманием с каждым разом все больше и больше, от чего сеньорита думала, что не сможет больше уклоняться от его настойчивых поцелуев, которые он пару раз украл у своей невесты, когда никто их не видел в саду. Впрочем, однажды кареглазой девушке показалось, будто их заметили. Вот только никто даже не вздумал делать замечание пылкому молодому человеку, которому достался настоящий бриллиант семейства де Берги.
… и тогда Мерседес поняла, что обречена…
Ее никто не защитит от Адриана и не вздумает указать выскочке-банкиру на его место. Выгодное приобретение – вот, чем она являлась для него. Сложно было сказать, что больше всего огорчало ее в день свадьбы: осознание того, что отец был против подобного союза, на которое был вынужден дать добро ее брат, или же понимание того, что ее банально приобрели? Несомненно, богатое платье, украшенное множеством жемчужин, должно было на мгновение ослепить девушку, заставив ее забыть о том, что так болезненно било по ее самолюбию и гордости. Но на деле этого хватило ровно до того мгновения, когда церемония началась и ей пришлось опуститься на колени перед своим будущим мужем, рядом с которым она находилась на протяжении всего банкета, что был устроен после брачной церемонии и продолжался до полуночи, пока молодоженам не пришлось отправиться в свои покои.
- Я тебе завидую, сестра, - помогая Мерседес переодеться в ночную рубашку, что была вышита из тончайшего шелка, привезенного из-за моря, да и сшита была не по имперской моде, тихо призналась Мариана.
- Интересно, чему мне завидовать? – переспросила темноволосая девушка, которой этой ночью придется проститься со своим девичеством раз и навсегда. Если только ее благоверный не переборщит с вином, на что она надеялась до последнего. – Как видишь: я нисколько не счастлива, - повела дальше новоиспеченная сеньора де Собраре, на что ее младшая сестра лишь покачала головой.
- Если бы я могла надеяться на то, что меня кто-то так полюбит сильно, как тебя, чтобы осыпать подарками, которые ты даже не ценишь, - старшая графская дочь могла поклясться, что ее сестра говорила с долей отчаяния, осознав всю уязвимость своей судьбы, которая полностью зависела от мужчин. Однако она не смогла ничего ответить Мариане, которую она не хотела огорчать еще больше, учитывая тот факт, что именно теперь ей придется стать предметом возможных торгов для их брата. Хотя, надо полагать, что таких сложностей, которые возникали с Мерседес, с Мари уж точно не возникнут.
В любом случае, последнее слово пока осталось именно за Марианой, тогда как самой Мерседес пришлось пройти по золотому пути – от небольшой комнатки-будуара, в котором размещались все украшения и одежды новой сеньоры де Собраре, к спальне, в которой на нее уже ожидали священнослужитель церкви и супруг. Адриан подал ей руку, прежде чем она подошла ближе к нему, вновь опустившись на колени, как того и требовали правила приличия, пока не завершился обряд благословения этой ночи и ложа, на котором должен был быть зачат их первый ребенок – мальчик, наследник рода и гордость для отца. Собраре, определенно, расщедрился, раз уж их ночь решил благословить один из верховных священнослужителей Корволы, но об этом сеньорита промолчала, опасаясь того, что должно было произойти в следующее же мгновение.
Она не торопилась подниматься с колен, ведь этого совершенно не ожидали их гости, пришедшие посмотреть на супружескую чету, устроившую столь громкий и щедрый прием в эти уже по-летнему жаркие майские дни. Мерседес постаралась отстраниться от руки своего теперь уже законного супруга, которой он хотел ласково коснуться ее лица, но не остановилась на этом. Сев на полу, она посмотрела на него недружелюбным взглядом, ничего хорошего не ожидая от того, кто домогался своего еще задолго до свадьбы.

На самом деле, Мерседес была удивлена. Определенно, девушка ожидала от своего теперь уже законного мужа, что не единожды демонстрировал ей свое нетерпение, с которым он дожидался этого дня, более решительных действий, нежели попытку прикоснуться к ее щеке. Впрочем, куда она теперь от него сбежит? Как не единожды говорил ей Адриан – у них будет много времени. Вот только в случае с молодым человеком, что не скрывал своей радости перед предстоящими днями их замужества, юная сеньора была не столь благоприятно настроена, глядя на будущее, которое ожидало на нее в браке. Она не знала, как сможет вынести свое испытание – жить рядом с человеком, который за одну только брошенную фразу мог заставить ее кровь вскипеть в жилах, а глаза налиться кровью. Определенно, еще не одна жена не поднимала руку на мужа, тогда как новоиспеченная сеньора де Собраре уже успела влепить своему мужу хлесткую пощечину. Правда, то было еще до их замужества.
Но факт остается фактом?
Ожидая от мужчины определенных действий, Мерседес оказалась застигнутой врасплох, когда Адриан поднялся с ковра и направился к столу, куда кареглазая сеньора и проводила его взглядом своих внимательных больших глаз.
- Тебе разве не хотелось слыть неприлично щедрым человеком? – из желания уколоть расточительный прием и одежды, девушка спросила у своего мужа. Быть может, любая другая женщина на ее месте повела себя в спальне с мужем совершенно иначе: была бы тихой и кроткой, а еще податливой и нежной. Однако Мерседес уже успела укусить вкус дерзости и некоторой вседозволенности в отношении с мужем. Ведь именно эта дерзость и смелость, что так пугали сыновей многих не столь богатых фамилий аристократии, привлекла в ней молодого банкира, что решил, будто он сможет справиться с женщиной, как она. В конечном случае они оба, невероятно упрямые и готовые стоять до последнего на своем, стоили друг друга, но поймут это уже многим позже…
Когда Адриан вернулся к своей супруге и вручил ей свой подарок, девушка тяжело вздохнула, глядя на искусную работу мастера, который создал такой прекрасный и вычурный ларец с секретом. Недоверчиво взглянув на парня, она не поспешила открывать шкатулку, которую опустила себе на колени. Наверняка заметив этот далеко не довольный и не счастливый взгляд, банкир сразу же высказался по этому поводу – весьма деликатно, нужно заметить. Но Мерседес не могла упустить этот шанс и промолчать.
- Ты мне приказываешь радоваться? – взглянув на своего муженька, что принялся потягивать из кубка вино, спросила она. – И я думала, что ты знаешь, как меня зовут, - добавила она, удивившись причудливости звучания сокращения от ее имени.
Впрочем, тянуть кота за хвост было крайне глупо, и темноволосая сеньора поспешила открыть ларец, который ей вручил ее благоверный. Правда, новоиспеченная сеньора де Собраре допустила одну ошибку – торопясь, одна из букв проскочила и не открылась, когда она предприняла попытку, поэтому ей пришлось снова прокручивать колесико с буквами, пока она не достигла необходимой ей. Когда же она открыла ее, то увидела настоящую роскошную тиару. Диадема, находившаяся в ларце, мерцала в свете свеч, оставленных догорать в покоях молодых супругов, которым стоило скорее приступать к более интимным вещам, а не к просмотру подарков, которые они приготовили друг другу. Но не по этой причине девушка закрыла обратно ларец.
- Ты подарил мне неприлично много подарков, поэтому надевать это – я не буду, - огласила она сразу же в сторону ларец, в котором поместилась настоящая мечта жадного к украшениям человека, а Мерседес была именно такой. Ее пороком была любовь к предметам роскоши и украшениям, которые радовали ее взор, занимая место на ее теле. Однако сейчас ей не хотелось демонстрировать эту свою слабость, хотя, конечно же, не пройдет много времени, прежде чем ее ручки потянуться к дорогостоящему украшению. Вот только для этого ей захочется остаться одной в покоях…
- Не подумай, что я неблагодарная гордячка, Адриан, - подумав, что она могла переборщить с резкостью тона своего голоса, мгновением спустя Мерседес обратилась к своему супругу. – Впрочем, так оно и есть. Я не скрываю этого, но … не слишком ли много подарков? Еще не прошел год после смерти моего отца, и я не смогу носить все те украшения, которые ты мне подарил. Мы не ждали год перед свадьбой, и это тоже будут обсуждать, если ты не в курсе, - напомнила она молодому человеку, что продолжал потягивать вино из кубка, заедая спелым виноградом. – После банкета осталось столько объедков, что ими можно будет кормить бедняков Корволы целую неделю, - продолжила она, на этот раз решив подняться с ковра, ощутив, как ее ноги начинают затекать от неудобного сидения. – Не подумай, что я считаю твои деньги. Я забочусь о себе. Ты обратил слишком много внимания ко мне, к нам… - сделала она замечание Адриану, отвернувшись от него к зеркалу. Ей стоило уже расплести свои волосы, чем она и занялась, стараясь делать все так, как делала это обычно в своих покоях дома, не обращая внимания на мужа, которого при должной фантазии она сможет счесть за часть интерьера. В любом случае, он пил вино – может быть, оно отобьет охоту в первую же ночь прикасаться к ней?

Если бы только взаимопонимание в семье заключалось в том, чтобы предугадать слова своего супруга или предположить один из возможных его ответов, Мерседес, определенно, смогла бы достичь неслыханных успехов в семейной жизни и даже поделилась бы с парочкой подруг полезными советами на этот счет. Вот только семья – это не только знание грядущего ответа. Семья – это взаимопонимание и способность жить в мире друг с другом; умение идти на компромисс и уступки; желание делать что-то для того, с кем делишь не только постель, но и жизненные радости и горести. Определенно, к этому был готов Адриан, заявивший уже не единожды Мерседес о своих чувствах еще задолго до их свадьбы, когда она подобных слов нисколько не ожидала от него. Он же доказывал каждым своим широким жестом то, о чем не единожды сказал – ему не было жалко золота для нее, и сейчас мужчина подтвердил то, о чем она догадывалась и уже слышала.
Вот только не пройдут ли даром все старания мужчины?
Сможет ли гордая сеньора принять своего мужа? Увы и ах, но только время может доказать, насколько реальны планы банкира относительно покорения неукротимой женской натуры.
Впрочем, стоило все-таки согласиться с тем, что Мерседес была строже с Адрианом, чем с любым другим молодым человеком ее круга, с которым ей доводилось быть знакомой или общаться. Она судила его не по тому, каким он был, а по тому, откуда он происходил.
Мерседес знала об этом и прекрасно понимала, что так не должна была себя вести или говорить столь колкие слова, критикуя поступки мужчины, который был теперь выше нее, являясь главой их семьи, но по-прежнему продолжала бить его словами. Слова всегда болезненней приходятся по сердцу, хотя и поступки порой способны оставить невыносимо болезненные раны, одной из которых являлся предательский поступок ее старшего брата, который использовал свою сестру, как живой товар, и продал ее одному из самых богатых людей Корволы. Однако слова, произнесенные Адрианом тогда на приеме у сеньора де Руиса, не давали сейчас девушке возможности отмалчиваться. Она ожидала, когда уже мужчина сдастся, оступится от своих слов, в которых давал прекрасно понять, что ему хватит терпения на нее и любые выходки ее, пусть даже переходить от слов к действиям Мерседес не торопилась, да и вряд ли бы стала. Все-таки одно дело – говорить, а другое дело совершать поступки и ошибаться делом, которое всегда повлечет за собой наказание. Уж этот урок она успела усвоить от своего отца.
Однако Собраре не торопился сдаваться. Любой другой мужчина поставил бы дерзкую жену на место. Быть может, даже ударил ее? Но Адриан проявлял очередную дозу терпения, не уставая стоять на своем, что приносило все-таки каплю удовольствия вредной натуре Мерседес. Все-таки стоило сосчитать, сколько раз этот мужчина сказал ей о том, насколько она особенна, красивая и заслуживает только самого лучшего. Уж вряд ли она наберет этих комплиментов в ровном количестве с пальцами на своей руке или даже на обеих.
- Ты забываешь, Адриан, одну вещь, - усевшись на мягкий стул, стоявший возле туалетного столика, на котором были разложены все необходимые женщине приспособления для того, чтобы сделать себя еще краше, при этом новые и нетронутые, решительно произнесла сеньора. – Эти люди, которых ты называешь неудачниками – мои друзья, родственники и знакомые, - напомнила она банкиру. – Впрочем, быть может, тебя порадует тот факт, что жена твоя такая же неудачница? Бездарная заложница судьбы, как и все женщины, - не хватало только развести руками в такт своим словам, но она уже взялась за перламутровый гребешок, который лежал у нее под рукой. Это было красивое изделие, тонкой работы, еще не использованное, как и все, что находилось на туалетном столике, и дожидалось ее распоряжения и первого прикосновения. Доля меланхолии теребила сердце девушки, которой пришлось смириться со своей судьбой, приняв вызов судьбы, сделавшей ее женой человека, не принадлежавшего к высшим кругам и древним фамилиям Эстанеса. Естественно, она могла бы еще сказать что-нибудь колкое и о тех торгашах, которые окружали семью ее мужа, но не стала опускаться к подобным разговорам, считая, что уже и без того было достаточно сказано. В противном случае они снова могли скатиться к банальной ссоре и выяснению отношений, тогда как сегодняшняя ночь была особенной. Это было началом новой жизни, как для Адриана, так и для Мерседес, которой совершенно не хотелось всю жизнь воевать с мужчиной, хотя порой и такая шальная мысль бороздила ее ум, когда она вспоминала те непозволительные вольности, которые позволил с ней себе Собраре.
Когда к ней подошел Адриан и взял ее руку, поднеся ее к своим губам, Мерседес насторожилась, не понимая, что собирается делать сейчас ее благоверный. Она замерла на месте, словно статуя, прежде чем его пальцы не взялись расплетать косы, из которых состояла вычурная прическа, которую дополняла тонкой работы диадема и вуаль. От них еще в комнате-будуаре своей сестре помогла избавиться Мариана, полагая, что оставаясь наедине с мужем, его супруге стоит выглядеть не менее прекрасной, чем на празднестве. Однако ложиться спать со всем тем количеством шпилек, которые одну за другой доставал из густых темных волос Адриан, при этом доставляя немало удовольствия своей супруге, что нисколько не ожидала чего-то подобного от мужа, который решил затронуть достаточно серьезную тему.
- Я бы не хотела говорить, что кого-то ненавижу… - только попыталась оправдаться девушка, но не решилась вступать в полемику с мужчиной, которому слишком хорошо получалось приносить ей удовольствие своими прикосновениями к ее волосам, что мягкими волнами ниспадали на ее плечи. Подобно кошке она была готова прикрыть свои глаза, наслаждаясь этим невероятно простым и несказанно приятным моментом, что так быстро прервался, когда мужчина закончил и сразу же решил взять ее на руки.
- Вообще-то я могла сама дойти до кровати, - совсем не зло, а скорее смущенно и далеко не решительно, произнесла Мерседес, находясь в руках Адриана. – Я не разучилась ходить, и если ты не забыл, умею даже убегать от тебя, - добавила она, прежде чем мужчина просто и незатейливо поцеловал ее, заставляя вспомнить о том вечере в саду, когда впервые это сделав, смутив и напугав ее своим пылом.

У Мерседес кружилась голова от ощущений, нахлынувших на нее, словно прибойная волна – в одно мгновение она оказалась, словно под водой, и не успела задержать дыхание или как-нибудь приготовиться к тому, что ждало на нее сейчас. Ей было неловко из-за собственной безоружности перед приятным поцелуем, на который она была готова ответить, прежде чем Адраин прервал его, чтобы ответить ей, словно ничего не бывало. Или словно бы он не оказался вместе с ней под высокими волнами прибоя…
Будучи от природы пытливой, девушка не единожды размышляла о том, почему женщины ее строгой и бескомпромиссной родины считались сосудом греха и соблазна для мужчин, из-за чего им предписывалось правилами морали и традициями, сформировавшимися задолго до ее появления на свет, носить исключительно закрытую одежду. Предполагалось, что чувствительные женщины грешат, отдаваясь мужьям и при этом получая удовольствие. Именно в страстной любви и не менее чувствительной и сладкой феерии близости между мужчиной и женщины, зарождаются будущие женщины. Во всяком случае, такое бытовало мнение, которое не единожды обсуждали служанки, служившие в дома графа де Берги.
«Не сразу любовь пришла к графу и графини, ведь в их браке сначала родился мальчик – долгожданный наследник. Это потом наш граф начал предаваться похотливому желанию, от которого родились девочки,» - будто вчера были сказаны эти вчера, Мерседес помнит эти слова служанок, из-за которых она впервые ощутила страх перед супружеством. В особенности перед тем, что ожидало на нее в оном.
Мерседес покачала головой в ответ на хвалебные слова супруга в свой адрес – они оба знали, что в их обществе женщина никогда не будет управлять. Разве только для этого ей придется сделаться вдовой и родить сына. Впрочем, и в таком случае всегда может найтись более проворный и жадный к власти и чужому имуществу родственник, жаждущий обобрать беднягу до последней нитки. Все же мир – жестокий. И особенно жестокий он к женщинам, к которым, кажется, питал особенную страсть Адриан. Новый поцелуй, который он ей подарил, заставил девушку опереться на мягкую подушку. Не выдерживая его напора, с которым он обрушился на нее, она отвечала ему, чувствуя, как быстро тепло от нахлынувших эмоций разливается ее телом. И едва не запротестовала, когда поцелуй прекратился.
- Дело не в завтрашнем дне, Адриан, - тихо произнесла Мерседес в ответ на привычные уже слова мужчины, но возразить что-нибудь более существенное ей тоже не хотелось, поэтому она только молча приняла кубок со сладким вином, который сейчас казался ей более уместным, чем на том же приеме, на котором каждый второй пялился на невесту и жениха, салютуя им во здравие.
… она не успела ничего сказать, прежде чем мужчина решил, что время потушить свечи настало. Так что, Мерседес только опустошила свой кубок до дна, поняв, что ни одна из ее надежд не оправдала себя: ее брак с Адрианом все-таки состоялся, и изменить это не сможет никто, а еще сеньор муж так и не смог переборщить с вином, на что она отчаянно надеялась. Ей не хотелось признавать, но предстоящая близость ее пугала. В точности, как и напугал ее одним весенним вечером пыл Собраре, когда они были одни в саду. Однако тогда она имела право сбежать, тогда как сейчас была привязана к этой постели – к счастью, не буквально, но неизбежно. Единственное, что скрашивало этот вечер, стоило признать, были те поцелуи, от которых кругом шла голова у темноволосой сеньоры, которая подчинилась требованию мужчины, перейдя к нему на колени, едва держа себя в руках, чтобы не продемонстрировать собственного страха.
Но, надо полагать, что ее темные большие глаза не лгали и он в них мог разглядеть не только свое отражение, но и страх перед неизвестным?
- Нет, - категорично ответила она. – Я останусь в рубашке, - продолжила Мерседес следом, не желая уступать правилам приличия и традициям, которые не перестанут говорить им о том, насколько грешно женское тело может быть. Не вводить во искушение – не так ли гласит молитва? Но, тут кто еще кто кого вводил в искушение. Он все-таки сделал по-своему, вопреки категоричному отказу супруги – стянул тот тонкий защитный барьер, который существовал между их телами. Наверное, если бы не свечи, потушенные Адрианом, он без труда разглядел тень смущения и румянца на щеках своей строптивой и столь непокорной женушки, что осторожно положила ему на плечи ладони, не имея больше никакого варианта, но только довериться ему…
Утро нового дня застало Мерседес в постели. Впрочем, было ли то утро?
Открыв свои глаза, которыми она взглянула на окружавший ее мир, теперь уже женщина осознала, что проспала достаточно долго: солнце успело подняться высоко, но еще не было в зените, и заглядывало сквозь полупрозрачные занавески в комнату новобрачных. Выбравшись из одеяла, сеньора увидела, что ее мужа, как и его вещей не видно, от чего решила, что тот занялся какими-то важными делами. Наверняка у Собраре их было много? Во всяком случае, те, у кого есть деньги, должны трудиться, чтобы приумножить свои богатства, а не только тратить их. Во всяком случае, это она знала и до разговора с Адрианом накануне вечером. Тяжко вздохнув, она набросила на себя халат, подойдя к зеркалу, у которого она еще недавно, казалось, сидела, расчесывая волосы. Служанки оставили на столике небольшую миску с цветочной водой, в которой ей следовало умыться, прежде чем начать приводить себя в порядок. Но… в этот раз, находясь совершенно одной, она предположила, что не будет никакого греха в том, чтобы примерить подарок Адриана, на который она едва взглянула вчера вечером. Собрав свои волосы в далеко не причудливую прическу, Мерседес надела не только тиару, но и ожерелье, которое ей подарили на свадьбу, откровенно любуясь собой. Все эти сверкания бриллиантов на ее обнаженной коже были несказанно прекрасными, и радовали ее глаз.
Впрочем, не только глаз любящей себя сеньоры, но и ее мужа, что очень вовремя и тихо вошел в их покои, застав свою женушку врасплох.
И надо сказать, она даже не знала, какие слова подобрать сейчас…
- Ты… что здесь делаешь? – спросила она, не зная, как еще нарушить молчаливую тишину между ними.

Мерседес оказалась не готова к встрече с мужем, что вошел бесшумно тихо в их покои, застав ее врасплох. Во-первых, сеньора так и не изволила надеть на себя платье, пусть даже нацепила на себя не так давно подаренные украшения. Ну, а во-вторых, она совершенно не постеснялась дать понять мужчине, что не ждала на его приход. Во всяком случае, Адриан должен был понять это по тону голоса своей благоверной супруги, с которым она озвучила свой вопрос. Придумать что-нибудь более остроумное и тонкое, у молодой супруги банкира не было ни времени, ни возможности. Она не была готова к тому, что кто-то может помешать ей наслаждаться своими маленькими слабостями к украшениям и тому, насколько хорошо они ей подходят. Да и, кто бы на ее месте был готов к подобному? Обычно в родовом поместье де Берги никто не нарушал ее покой, а если кому-то и понадобилась сеньорита – то к ней сначала стучались в дверь. Так что, у Мерседес было время и возможность стащить с себя хотя бы львиную часть блестящих и безумно дорогих украшений, которые перешли ей в наследство, как старшей дочери. Тем не менее, сейчас вся сложность и щекотливость ситуации заключалась еще и в том, что Мерседес накануне вечером безразлично отложила в сторону (не будем говорить – отбросила) шкатулку с диадемой, которая сейчас венчала ее, словно тиара императрицы.
… и да, вряд ли по выражению лица, которым молодая женщина смотрела на себя, можно было бы сказать, что она чем-то не довольна или ей не нравится то, что она видит  в отражении зеркала.
Впрочем, растерянности новоиспеченной сеньоры де Собраре не пришлось долго существовать. Стоило только мужчине сообразить с ответом, как она нашлась с достойным отпором:
- Рот прикрой, не то муха залетит, - несколько въедливо произнесла Мерседес, решив, что не будет оправдываться за свой поступок, который любой благопристойный мужчина не одобрил и по-своему осудил даже. – А впрочем, пусть летит? Большая и жирная муха – хороший и сытный завтрак, нет? – вообще, представить подобное Мерседес было бы сложно и, пожалуй, даже противно. Но в какой-то степени подобные шутки, которые она отпускала еще подростком, заставляя кривиться сестру и брата, нисколько ее не смущали – она же не всерьез, только шутит!
Впрочем, ее колкие шутки, как и шипы роз не могли защитить ее от желавшего ее обнять мужчины, что достаточно быстро меняет расстановку сил, вторгаясь в ее личное пространство, прежде чем взять то, что ему хотелось. Пока ему хотелось получить только один поцелуй, напоминавший им обоим о том, что произошло между ними в перерывах между такими же поцелуями. И она невольно ответила ему на этот поцелуй, во время которого она даже прикрыла глаза, наслаждаясь процессом. Все-таки воевать с мужем будет ей не просто, если он будет вести себя с ней именно так, а не иначе – подумало как-то перед сном сеньоре, и вновь она вспомнила об этом, незадолго до того, как он озвучил весьма удивительное предложение.
- Ты серьезно? – переспросила она у Адриана, заглянув ему в глаза.
Могла ли она ему сказать, что с давним поместьем, расположенным в землях, принадлежавшим ее предкам, она была еще ребенком? Но те детские воспоминания оставались до сих пор при ней, как нечто светлое и доброе, чего было ей не вернуть. Во всяком случае, она так полагала, когда узнала, что эти земли отойдут Собраре из-за того, что ее отец не в состоянии оплатить долг.
- Я бы съездила туда, - прежде чем губы мужчины коснулись ее шеи, удивленная Мерседес выразила свое согласие на поездку, хотя о ней она могла быстро забыть, если бы только ладони, обнимавшего ее Адриана, не начали приподнимать подол тонкой ночной рубашки и халата, наброшенного поверх нее. И это все среди белого дня!
- Наверное, лучше будет спуститься мне к завтраку, - попытавшись уйти из объятий мужа, уклончиво произнесла сеньора. – Я как-нибудь постараюсь выдержать присутствие стольких Собраре, чем согрешу с тобой снова, - она дала намек на то, что вечером ее лишили без одежды, что воспрещалось церковью и приравнивалось едва ли не к смертному греху. Кто знает, как часто простые грешные смертные поддавались подобному соблазну, но Мерседес все-таки не хотела набирать больше грехов на душу. Тем более, когда она и без того почувствовала сладкий вкус желания, который заставлял ее коленки едва не сгибаться под напором от нахлынувших во время поцелуя эмоций. – Ты дашь мне время одеться или так и будешь смотреть и … трогать? – добавила она, прежде чем могла предположить ,что же ей делать дальше.

У Адриана был, определенно, дар пропускать мимо ушей колкие замечания своей подруги, на которые она всегда была с ним особенно щедра в те мгновения, когда они оставались наедине, будь то еще до их свадьбы или даже сейчас. Однако, что могла поделать с собой юная сеньора? Ей не давали достойного отпора, после которого охота дразнить банкира могла бы улетучиться прочь, да и, в конце концов, она должна была признаться хотя бы самой себе, что дразнить Адриана ей нравилось. Помимо того факта, что она старалась насолить своему благоверному супругу, испытывая терпение, Мерседес ощущала, что ей было приятно осознавать себя способной говорить то, что вертится на кончике ее острого языка. Все-таки думать над каждым словом и взвешивать его, словно составляя красивую поэму, как она делала в высшем обществе, куда ее всегда приглашали, ее тяготило. Довольно-таки часто сеньора де Собраре чувствовала себя не слишком искренней, поскольку не могла сказать всей правды, когда спрашивали ее мнения, а порой даже лицемеркой. Поэтому в какой-то степени она была благодарна возможности хотя бы недолго проявить часть своей дерзкой натуры, которой было бы тесно под маской тихой и покорной супруги самого богатого человека Корволы. Правда, она никогда об этом не скажет – или полагает, что не выскажет подобных благодарностей человеку, что был ниже нее по происхождению, но обладал именно тем, что имело сейчас вес в стране, ибо у него было золото и деньги.
- Я не удивилась твоему желанию провести время только вдвоем, Адриан, - уловив тот хитрый взгляд мужчины, в котором она видела его внутреннего хищника желания, Мерседес осторожно ответила ему на этот раз. Она не сдвинулась с места, приготовившись встретить его следующий выпад, на который была готова дать отпор, самоуверенно считая, что ее тело подчинится ей, а не ему. – Мне просто … не верится, что я наконец-то побываю в тех землях, которых так давно не видела и не навещала, - честно призналась она, не зная, стоило ли ей засчитать этот поступок мужчины ему в плюс или списать снова на расчет. Все-таки о том, насколько ей нравилось ездить в загородное поместье своей семьи знали очень многие, и Лауреано был одним из этих людей. Прекрасно понимая, что фамильные секреты, как и сведения об их семействе, для ее старшего брата теряют свою сокровенность перед блеском золотых монет, молодая женщина предполагала, что именно он рассказал Адриану об этой привязанности его сестренки к клочку земли. Именно «клочком земли» после потери части их владений и назвал отец те земельные наделы, которые стали принадлежать банку Собраре. Конечно, уже покойный граф пытался уверить свою дочь в том, что земли, утерянные им, не несли такой уж и ценности, не подозревая, что Мерседес была способна понимать больше в делах, чем ее старший брат.
Но, какая уже была разница?
Во всяком случае, Адриану удалось сделать своей жене приятно, не переходя к новым баснословно дорогим подаркам, которых ей хватит на полгода наперед, если будет надевать каждый раз что-то новое. И в какой-то степени это тоже заставило ее уступить мужчине, когда он заявил свои права на нее, приступив к исполнению супружеского долга, не дожидаясь вечера, как это предписывали догмы церкви и давние традиции, которым следовали их предки не одну сотню лет видать.
Стол, на который ее усадил Собраре, был достаточно широким и, к счастью, на нем не находилось слишком много женской косметики или шкатулок с украшениями, что вероятней всего оказались бы на полу вместе с миской цветочной воды, в которой Мерседес успела умыться не так давно. Из ее уст сорвалось несколько стонов удовольствия, пара из которых утонула в поцелуе, подаренному мужчине, умевшему добиваться своих целей, прежде чем они оба достигли вершины удовольствия, а она, обмякнув, прислонилась к прохладному зеркалу, в которое ей будет стыдно заглянуть до завтрака уж точно. Приведя дыхание в порядок, она долгое время размышляла о том, что могла бы сказать мужчине, что сам решил обратиться к ней с довольно-таки серьезным заявлением.
Быть может, ей стоило спросить Адриана в ответ, не лучше ли ему было взять в жены более послушную и покладистую жену, которая бы сразу же поняла, что со дня свадьбы – они единое целое. Но Мерседес промолчала, наблюдая за тем, как приводит себя в порядок мужчина, что являлся для нее настоящей головоломкой: с одной стороны самоуверенный и наглый, да и еще расчетливый; он умел производить впечатления на людей и до тех пор, пока она не узнала, чей он сын, она находила его даже симпатичным.
- Я обязательно подумаю об этом, - произнесла она, подняв с пола свой халат, который набросила на плечи. К счастью, к тому моменту, когда служанка постучалась в дверь, она успела стянуть с головы свою диадему, подаренную Адрианом, припрятав в ларец, из которого вытащила это произведение ювелирного искусства.
Она постаралась обойтись простой одеждой темных цветов, которые ей были совершенно не привычны – темно фиолетовый цвет платья был к лицу темноволосой женщине, волосы которой были собраны на затылке так, чтобы не мешали ей и е привлекали к себе внимания. Однако, она бы не назвала этот цвет любимый или привычным.
- Доброе утро сеньор и сеньора Собраре, - появившись в столовой, где ждали только ее появления, Мерседес обратилась к тому самому человеку, который приложил руку к разорению ее семьи, а также на его супругу, не зная, о чем с ними говорить вообще.
Как они будут ладить?
- Извините, что заставила вас ждать, - чинно поведала она дальше, сев за стол, после благосклонного приветствия своей свекрови, что изволила еще и побеседовать с глазу на глаз. – О, если вы желаете, я к вашим распоряжениям. Только, наверное, стоит сначала собрать вещи, если мы уезжаем все-таки сегодня? – последними словами сеньора де Собраре уже обращалась и к мужу тоже, ведь он не сказал ей о том, когда именно состоится их поездка. Впрочем, какая ей была разница? Из вещей она много брать не собиралась, ведь там вряд ли будет кто-то на нее смотреть.
Блюда, подаваемые за завтраком пришлись по вкусу Мерседес, пускай она старалась есть умеренно, словно птичка. Могло показаться, что она тихая и смирная сейчас, помалкивая и не вмешиваясь в разговор отца и сына, как это делала хозяйка дома, на деле же младшая женщина в доме пыталась присмотреться к обстановке за столом и тем людям, с которыми теперь будет жить.

Нельзя было не заметить, кто в доме командовал. И этим человеком был свекор Мерседес – сеньор Луис Собраре, что быстро пресек разговоры женщин, пусть достаточно мягко обратился к своей невестке, дав понять, что в его доме достаточно прислуги для того, чтобы собрать вещи и ее, и ее мужа. Высказываться против, демонстрируя собственное своеволие, которое могли воспринять еще и за дерзость старшему поколению, молодая женщина не стала – внутренний голос аристократки прошептал ей не поднимать сразу же спорные вопросы. Совершенно не к чему было говорить о том, что она сама привыкла выбирать вещи, которые возьмет в поездку только потому, что любит этот процесс избрания наряда или аксессуаров, а также их укладывания в сундуки, и никакие слуги не смогут ей помешать сделать то, что она хотела.
Тем более, ей было к чему прислушаться…
Ведь речь шла о том, что она считала своим. Родные места, куда она часто приезжала ребенком, наслаждаясь относительной свободой, и могла без всяких осуждений носиться мимо виноградников, пока отец поправлял здоровье, пробовал виноград, выведенный им. Именно там она впервые села на подаренного ко дню рождению пони, из которого позже пересела на гнедую кобылу, на которой ездила довольно-таки долгое время. Отправляясь наперегонки с ветром, она каждый раз рисковала поставить под угрозу свою белоснежную кожу. Однако это никогда не страшило дочь графа, которому нравилось баловать своих детей. Им досталось, по его мнению, так мало материнского внимания и любви, компенсировать которого он сам вряд ли смог бы. Но именно за это Мерседес и любила своего отца – за его способность дать свободой, которой они упивались все то время, которое ему доводилось жить.
На какое-то время молодая сеньора де Собраре остановилась в приеме пищи, которая не была вычурной в отличие от вчерашней, подаваемой на банкете. Но остановилась она вовсе не потому, что в горло не пролезали овощи, входящие в похлебку или мясо рыбы, которая пахла водой, из которой ее вытащили еще недавно (быть может, этим утром даже?), а затем, что ей сложно было сдержать собственных эмоций. И Адриан, и его отец говорили о родовом имении ее семьи именно так, как говорили его владельцы – планировали, что нужно было там сделать. Но, хуже всего было то, что она не могла возразить. Не могла сказать, что не стоит возобновлять виноградники или не стоит возобновлять конюшни, в которых когда-то содержалась ее пони и увидела мир ее кобыла, а ведь ей хотелось бы возразить мужу, который сказал ей еще совсем недавно, что устроит все по ее вкусу. К счастью или нет, но над тарелкой долго никто не засиживался, и Мерседес попала в полную власть своей свекрови, что повела ее для разговора в сад, где цвели красивые цветы и находился даже небольшой фонтанчик – настоящая роскошь в Эстанесе, и очень модное дополнение для любого сада.
Нужно было отдать должное сеньоре Эсперанце, что решительно обратилась к своей невестке, упомянув ее нелюбовь к ее мужу – Луису. Кто знает, было это известно женщине раньше или напротив, она заметила это во время завтрака, однако новоиспеченная сеньора де Собраре не собиралась отрицать очевидного.
- Сеньора, вы застали меня врасплох своей честностью, признаюсь честно, - заглянув в лицо своей свекрови ответила Мерседес. – И я отплачу вам той же монетой - буду с вами честной. Сеньор Луис мне виделся хорошим человеком. Определенно, он заслуживает должного уважения, и я ему буду оказывать, как следует оказывать уважение отцу моего мужа, однако я не могу угомонить мое сердце принять его поступок. Он не позволил моему отцу продлить время выплаты залога, и мы потеряли земли, о которых сегодня шла речь. Это место для меня значит много, поэтому я не могу пойти на компромисс с чувствами – в конечном итоге, я всего лишь женщина, - как всегда ссылается на свой  пол сеньора, отведя взгляд в сторону на кусты роз и птиц, поющих в терновнике.
– Здесь очень красиво, сеньора. Уверенна, этот сад – ваша гордость, - не могла не похвалить она подходящий антураж для беседы. Тем более, ей здесь и, правда, понравилось.
Они присели на одну из лавочек, как раз напротив журчащей фонтана, что был источником свежести, в тени высокого фруктового дерева – кажется, то было персиковое дерево? Его плодов еще не было видно, но его цвет источал непревзойденный аромат, который не мог радовать любого, находившегося вблизи него. Когда сеньора Эсперанца взяла Мерседес за руку, она едва вздрогнула, не ожидая такого действия от свекрови, но не попыталась отнять у нее руку, чувствуя ласку, исходящую от нее, и прислушалась к словам, которые решительно произнесла сеньора следом.
- Вы говорите почти, как моя младшая сестра, - невольно ухмыльнулась Мерседес, желая свести все серьезные речи к шутке, но у нее вряд ли получилось. – Возможно, если бы я знала вашего сына до свадьбы лучше, или он постарался бы вести себя со мной иначе, и не приобрел меня, как вещь… - тихо начала она. - Все было бы иначе? – задалась она вопросом о том, что все-таки ей мешало просто принять любовь Адриана не как свалившуюся на ее голову напасть, а благословение и счастье, которому завидовала даже ее свекровь.
- Скажите мне, вы защищаете своего мужа, выгораживаете его, - оставив вопрос своей невестки без вопроса, сеньора Эсперанца получила от Мерседес следующий вопрос. – Вы его любите? Даже не смотря на то, что он не ценит вас?
Получив категоричное «да» в ответ, молодая женщина поняла, что ей было много о чем подумать, и лучше это было сделать все-таки наедине. Поэтому извинившись перед сеньорой, она сказала ей, что собирается приняться за сборы, отправилась в покои, где уже хозяйничали слуги.
- Уйдите все, - скомандовала она. – Оставьте все вещи и выйдите вон! Я что не ясно сказала? – повысила она тон голоса, прежде чем слуги ее послушались.
Ну, а Мерседес, оставшись наедине, о чем уверилась уже спустя несколько минут, принялась за вещи, и именно за сборами сундуков, которые они должны были взять с собой в поездку свою жену застал Адриан, которого она на этот раз заметила. Или он просто решил больше не подкрадываться к ней?
- Почему ты не сказал, что у тебя уже столько планов на поместье? – весьма деловито спросила она у мужа. – И, кстати, мы поедем верхом или в экипаже? Я думаю, стоит ли мне положить в сундук костюмы для верховой езды или мы их наденем, - продолжил она, не отрываясь от процесса, который вовлек ее целиком и полностью.

Возможно, Мерседес стоило прислушаться к словам мужа, а не продолжать свое занятие с завидным упорством: к тому моменту, когда Адриан ответил ей о спонтанности всех планов, темноволосая женщина складывала рубашку мужа, приподняв ее в воздухе, чтобы аккуратнее сложить и помять ее во время транспортировки. Все-таки она не была уверенной в том, что в поместье будут все удобства, которые они могли себе позволить в городе. Даже в том доме, в котором она еще совсем недавно жила, и не хотела покидать, если уж говорить по-честному. Она только демонстративно вздохнула, прежде чем уложить рубашку в один из открытых сундуков. Тем не менее, кареглазая аристократка, оглянулась на своего супруга, стоило только ему дать ответ ей на следующий вопрос, который она задала точно также, не отрываясь от своего занятия по сбору вещей. По правде говоря, она предполагала несколько иной ответ?
- Я думала, что ты захочешь похвастаться своим новым приобретением снова, - отметила она в привычной для нее язвительной манере. Однако Адриан, видимо, был не в юморе для споров или перепалок с женой, что она заметила по его выражению лица. Так что она довольно-таки быстро сменила свой тон: - Я только уложу одежду для конных прогулок, и можно считать – я закончила. Дай мне совсем немного времени, - попросила она, направившись к одному из стульев, на которых она своевременно приготовила одежду для себя и Адриана. Теперь ей приходилось заботиться не только о себе. Так что, юной супруге банкира то и дело хотелось устроить пакость, от которой она едва воздержалась – все-таки ей не хотелось терять возможность из-за своих проделок в обустройстве усадьбы, которую она помнила со времен своего детства.
Они практически не разговаривали с родителями, сухо простившись с ними в гостиной, из которой Адриан увел Мерседес в одну из карет, подготовленную специально для них. Она была более вычурной и богато обшитой, чем другая, в которую поместились те служанки, которые должны были помогать новоиспеченной сеньоре де Собраре по хозяйству, налаживая для господ их быт. Однако сев в крытый экипаж, что скорее напоминал передвижную пещеру, Мерседес не пыталась первой наладить диалог с мужем. Совершенно неожиданно для нее, Адриан обратился к ней, взяв ее за руку.
- Интересно, - коротко ответила она на предупреждение супруга, что требовал от нее покорности перед его отцом. Определенно, послушал бы их сеньор Собраре, кто знает, так ли радостно провожал свою невестку к загородному поместью, что  когда-то принадлежало ее семье? Впрочем, это было не так уж и важно, ведь мужчина довольно-таки быстро дал понять, какой именно игры ожидал от нее по отношении со своим отцом.
А ведь… как же это разительно отличалось от их отношений? Колких, неровных и шершавых, в которых никогда ничего не шло гладко.
- Ты мне предлагаешь врать и притворятся перед твоим отцом? – все-таки озвучила она то, о чем думала сейчас, слегка нахмурившись, что молниеносно стало заметно по открытому и высокому лбу кареглазой сеньоры. – Ты говоришь мне о честности, но не можешь быть честным с отцом, - выслушав все аргументы Адриана, она не была уверенна, что могла сейчас смело осуждать супруга. Но и не могла его понять, ведь ее родной отец обожал своих детей, которые являлись его единственным утешением.
Скорее … ей было жалко его?
Что может быть хуже того отца, которому никогда не услышать правды от своего ребенка?
- А если сеньор Луис не будет доволен? – осторожно поинтересовалась она у Адриана. – В саду мы разговаривали с твоей матерью. Она сказала, что ты не хотел быть банкиром. Кем ты хотел стать? К чему тебе обломали крылья? – продолжила она, решив расспросить мужа, чтобы понять его. В действительности ей было ужасно интересно, поскольку в эти самые мгновения начал понемногу крушиться образ своенравного и надменного старшего сына банкира. И вместо него она видела по-своему одинокого мужчину, которому так не хватало любви и заботы, которых он рассчитывал получить от своей строптивой женушки, что не была расположена его любить. – Почему ты не нашел себе жену, которая сразу будет тебя любить? Разве мало в Корволе аристократок, которые были бы рады выйти замуж за мешок золота? Неужели тебе не хотелось тихой гавани? – она все еще не понимала, почему именно ей выпала такая «счастливая» звезда, стать женой банкира.

Каждая семья счастлива по-своему, и не счастлива – тоже по-своему. Эта нерушимая истина находится где-то совершенно рядом с нами, каждый день, дарованный Двумя, вот только обычно мы так часто предпочитаем не замечать ее. Кому-то они посылают любящих и заботливых родителей, а кому-то золото и богатства, которым будет завидовать каждый житель столицы или ее округи. Что же ценой за любовь родителей становится безоблачное будущее; словно за счастье нужно платить, а за счастье быть любимым ребенком – нужно заплатить непомерно высокую цену…
Мерседес могла сказать наверняка, что ей посчастливилось познать любовь своего отца в полной мере. Да, рядом с ней не было любимой матери, которую судьба отняла у троих детей графа де Берги слишком рано, но любящий отец никогда не жалел своей любви даже для дочерей, которые повсеместно считались неким проклятием. Все-таки за дочерьми всегда нужен глаз да глаз, чтобы никто не свел их с пути истинного, и не похитил из-под носа ее бдительного отца. За дочь нужно дать хорошее приданное и подобрать хорошую партию, что принесет пользу ее семье и отцу в первую очередь. И никто не подумает о том, чтобы дочь получила любящего спутника жизни, который подарит ей тепло и заботу, но не только будет выпивать из нее все соки молодости и здоровья, которым она цветет в своих семнадцать лет. О, да! И старик, и молодой мужчина жаждет видеть подле молодую и стройную жену, а не то, чем она становится спустя годы жизни подле него, но это уже другая история. Все-таки Мерседес посчастливилось познать другой жизни и другого отношения к себе, которого даже не было в семье банкира. Определенно, слушая Адриана, кареглазая сеньора вовсе не думала о том, что услышит от него столь искренние и честные слова, лишенные всяких иллюзий или призрачных надежд на то, что где-то теплилось что-то нежное и трепетное между ним и его отцом, что хотел в нем видеть только дельца.
Наверное, каждый заблуждается в жизни. Кто-то больше, кто-то меньше, но заблуждения всегда свойственны людям, что не смотря на свой пол, будь то мужчина или женщина, присущи существам слабым и не лишенных предрассудков. Пожалуй, именно сейчас, глядя на своего мужа, Мерседес поняла, что могла бы … ошибиться по отношению к нему, еще в тот первый вечер, когда их представили друг другу. Эта мысль, подобно молнии пронзила сознание молодой женщины, что наполнила свои легкие воздухом и плавно выпустила их наружу, не зная, что могла бы сказать Адриану. Все-таки она была с ним далеко не нежной женщиной, о которой мог бы мечтать мужчина. Но, не смотря на все ее колкости и ту надменность по отношению к нему, новоиспеченная сеньора де Собраре не лишилась любви мужчины, которого сравнила не так давно с денежным мешком.
Это тоже должно было быть обидно, правда?
Видимо, Адриан Собраре все-таки был, действительно, чертовски упрямым человеком – подумалось темноволосой сеньоре, что замолчала на какое-то мгновение, размышляя о тех словах, которые могла бы высказать в ответ своему мужу. Знала, что должна была ответить честно, как и всегда. Но вместо того, чтобы сделать это, она лишь поддалась немного вперед, благо экипаж, ехавший уже по полевой дороге, попал одним колесом в яму, и дернулся в нужном направлении, подтолкнув ее, сделав отступление невозможным, и ее губы коснулись в нежном прикосновении к губам банкира.
- Твой отец лишил тебя мечты, и возможности выбрать свое будущее, - констатировала факт Мерседес, отстранившись от Адриана, когда подаренный ею поцелуй прервался по ее же инициативе. – Ты подчинился своему отцу, его желаниям и видению будущего, но не отказался от мечтаний. Ты решил сделать своей мечтой женитьбу на мне, похоже, - предположила она, осторожно заглянула в глаза банкира. – Если у нас с тобой не получится счастливой жизни вдвоем, и ко мне не придет любовь к тебе, ты не расстроишься, а разочаруешься в этой жизни, Адриан, - честно продолжила она. – Если Двое нас благословят, то будут дети и, возможно, ты найдешь в них свое утешение. Вот только … стоило ли так рисковать? – она невольно нахмурилась. Было очевидно, что она не закончила, но ей была необходима еще хотя бы одна минутка на то, чтобы убедиться, так ли нужно говорить то, что она собиралась?
- Я попробую дать нам шанс, Адриан, - произнесла она в итоге. – Не знаю, сколько понадобится мне времени, но я дам нам шанс, но не потому, что мне жалко кого-то из нас, а потому что я понимаю, что могла ошибиться на твой счет. И, может быть, я даже уважаю твое упрямство, хотя мне все равно не нравятся твои методы. Я еще долго не смогу простить своего брата за эту слабость, - продолжила она, чувствуя, как тепло ладони Адриана, которой он сжимал ее руку, становится сильнее, когда он сжал ее чуть сильнее.